В издательстве Dodo press (совместно с Phantom press) вышел сборник «всякой всячины» «Учение Дона Б.» американского писателя Доналда Бартелми. Издание открывает предисловие Томаса Пинчона, фрагмент которого мы публикуем с разрешения редакции Dodo press.
Перевод Макса Немцова
Хотя по всем видимым признакам перед нами собрание всякой всячины, на самом деле сборник этот предлагает полный ассортимент марочного «бартелмизмо» — фикций совершенно вымышленных и удобно расположившихся вне пределов времени, реакций, менее подверженных срокам сдачи и арендным выплатам, на новости былых мгновений, что вместе с тем остаются нашими собственными, не говоря уже о литературных дразнилках, интригующих рецептах, авторитетно развернутых метафорах, программах телевидения, которого никогда не существовало, странно раскрашенных снах, элегантных тирадах, добродушном бреде и еще гораздо, гораздо большем.
Гипертекстуалисту-самоделкину выпадет возможность порыться здесь и пересобрать что-нибудь, часто — с поразительными результатами. По всей книге, к примеру, разбросано с полдюжины или около того кусков, которые, если взять их в совокупности, определят единую раздраженную медитацию на Уотергейтское дело 70-х, а та может выгодно послужить будущим историкам, стремящимся понять эту византийскую телевизионную драму для домохозяек. Если допустить то есть, что к Бартелми она пришла через Ящик, теми же боковыми коленчатыми галсами, что и ко всем остальным нам, в каковом случае читателям может быть полезно ознакомиться с «А теперь давайте похлопаем „Шоу Эда Салливэна“!» — хорошим общим обзором процедур телепросмотра у Дона Б., равно как и доказательством сияющего качества его внимания.
Пытаться описать политические убеждения Бартелми — задача такая же хитрая, как попытки наклеить ярлык на его произведения, но Уотергейт уж точно его раззадорил. Никсон к тому времени уже мутировал в отчаявшуюся и обезличенную силу, перестал быть обычным традиционным Президентом человеческой разновидности, а превратился в какого-то безликого мелкого божка недомыслия. Бартелми, вероятно, в виде какого-то анархистского проклятья, просто зовет его «этот Президент». Ярость, кроющаяся за таким обозначением, спровоцированная нескончаемым зрелищем национальной политики в США, председательствовать в которой может кто угодно, достаточно естественна, если вы посмотрите на те режимы, при которых Бартелми выпало работать. Среди множества печальных последствий его кончины — и то, что мы никогда не узнаем, как бы он поступал, стань его персонажем Буш, хотя «Целование Президента» с его размышлениями о Рейгане и может послужить продромальной подсказкой.
Еще одна интересная комбинация — вставной материал из «Ночным ко многим дальним городам», который предлагает пример того, как Бартелми взаимодействовал с материалом сновидений. Одна из нескольких унизительных особенностей зарабатывания себе на жизнь сочинением художественной литературы: здесь в конце концов почти все прочие по всему капиталистическому спектру, от перевозчиков фортепиано до системных аналитиков, бодро торгуют своими телами или частями тел согласно освященным временем обычаям и привычкам, тогда как лишь писатели, вытесненные за края развлекательного сектора, жалкие и презираемые, вынуждены более сокровенно и болезненно на самом деле торговать своими снами — да, сны, как вы сами убедитесь, нынче стали точно таким же товаром, как свиные фьючерсы на финансовой странице газеты. Хотя бодриться по этому поводу в большинстве случаев бывает нравственно нетрудно, ибо сны все равно редко попадают в набор хоть с чем-то, напоминающим первоначальную стоимость продукции. Даже если вы умеете быстро приходить в сознание, научились разборчиво писать в темноте и так далее, все равно никуда не денется необходимость записать все это такими словами, что сумеют вернуть вам чуточку ясности и охвата, силы эмоции, трансцендентной жути этого первобытного опыта. Поэтому можно смело спорить, что снам большинства писателей, возможно даже включая лучших, удается остаться в конечном итоге непереведенными и глубоко личными.
Так уж вышло, впрочем, что Бартелми остается в той горстке американских авторов, в сравнении с которыми все мы выглядим неважно: они инстинктивно знают, как складывать товар, морочить голову проверяющим и проносить свою ночную контрабанду мимо КПП дневной «реальности». То, что он называл своим «тайным пороком» — «нарезать и склеивать картинки», — подобно по крайней мере тому, что происходит в снах, где образы из общественного достояния, говорят, сочетаются так же — уникально, лично, а если повезет — и духовно полезно. Как именно, стало быть, удалось Бартелми протащить их в печать или, уж раз на то пошло, облечь в форму картинок, вынудить перерождения происходить так, как они происходят у него, и тому подобное — для меня слишком загадочно, хотя из цеховой солидарности я б, вероятно, не стал ничем подобным делиться, если б даже знал. Как бы то ни было, воздействие всякий раз таково, что мы оказываемся в присутствии чего-то зловеще знакомого… это напоминает нам, что мы уже жили в тех воображаемых городах и призрачных лесах, что древние лица, в которые мы смотрим, — лица нам знакомые…