Пять с плюсом, или ± послесловие: Максим Нестелеев

«Пять с плюсом, или ± послесловие» — статья переводчика Максима Нестелеева, написанная специально к выходу романа «Плюс» на русском языке, объясняет не только переводческие решения, но и дает ключи к пониманию «самого абстрактного романа мировой литературы». Текст публикуется без сокращений соответственно изданию.


Пятый роман Джозефа Макэлроя «Плюс» (1976) — культовая книга одного из самых сложных писателей современности. Или самого. «Мистера Бескомпромиссного», как назвал его критик Эндрю Эссекс только потому, что титул «Мистера Сложного» Джонатан Франзен уже отдал Уильяму Гэддису.

«Плюс» — лучший научно-фантастический роман 1970-х от автора-нефантаста, как немного предвзято, но с искренней любовью замечает Сальваторе Пройетти, переводчик романа на итальянский. Хотя скорее научный, чем фантас­тический, поскольку на обороте титула книги автор сам сообщает, что благодарен трем исследованиям: «Биоэнергетика» Алберта Ленингера, «Нервная система человека» Чарлза Ноубэка, «Принципы развития» Пола Вайсса. Критик Памела Хадас уточняет, что это скорее «фантастическая наука», а Макэлроя называет «Хенри Джеймзом космического века». Пройетти также добавляет, что «Плюс» — это киберпанк 1Макэлрой в эссе «Художественная литература как поле роста…» отмечает, что совсем не воспринимает киберпанк, который ему представляется лишь расширенной мыслью «Не можешь их побо­роть, присоединись и/или потом (типа) побори их». Сам писа­тель в эссе «Plus Light» (2002) отмечает, что роман написан как идиллия, «превращающаяся в пастораль в декорациях удаленной орбиты».

Pollen press, 2019. Пер. Максима Нестелеева и Андрея Мирошниченко

Отчего вся эта неразбериха с определениями? Дело в том, что автор предлагает «приключения жанра» в космосе, «выво­рачивая его наизнанку» (Памела Хадас) с довольно неэкспе­риментальной целью: написать роман про рост, одино­чество и любовь. А также про нейроэтику, про успехи и опасности обращения к нашим умам и их изменению.

Интерес писателя к теме космоса не случаен, ведь он был свидетелем всех важных технических достижений ХХ века и даже непосредственно присутствовал во время некоторых. Так, Макэлрой описывал запуски «Аполлона 17», на кото­ром состоялся последний, одиннадцатый пилотируемый полет на Луну (писатель присутствовал на космодроме 7 декаб­ря 1972 года), и «Скайлэба» (первой и пока единственной американской орбитальной станции, бывшей на орбите в 1973–1979 годах).

Критик Фредерик Карл считает, что Макэлрой пошел даже дальше Томаса Пинчона и Джона Барта, описавших взаимо­действие человека и машины в «Радуге тяготения» и «Козлоюноше Джайлзе» соответственно, ведь он, по его же словами в эссе про «Аполлон 17», пытается воссоздать взаимодействие технологий и человека как «cогласованность с некой добродетелью видения, имеющейся в технике».

Также «Плюс» можно соотнести с известным публицисти­ческим произведением Нормана Мейлера «Про огонь на Лу­не», где автор документировал и осмысливал приготовление к полету и саму высадку на спутник Земли. Но Макэлрой считает нужным уточнить, что «Космическая программа» — это неправильный способ понимать его роман, ведь «язык науки» его интересует лишь опосредованно, как любое чтение вдохновляет фантазию, мысль, страсть и намерение. Подсказка к такому прочтению есть в самом тексте, где Имп Плюс замечает: «Последние „Аполлоны“ улетели с Луны». Потому «Плюс» — это скорее роман про будущее, укорененный в традиции американской послевоенной прозы второй половины ХХ века.

Макэлрой писал, что идея написать «Плюс» впервые возникла тогда, когда он читал работу Вайсса по эмбриологии, где сообщалось, что клетка развивается не как простая последовательность клеточных поколений, а скорее «посредством действия сил, которые становятся клеткой в процессе их развития», и что «организация всего процесса не централизована, так же как магнитное поле существует в материалах, посредством которых оно действует». Хотя сам роман, конечно, не научный труд, если только не говорить про «науку» как про «знание», и для автора вначале это «приключение в сознании» возникло как попытка посмотреть, возможно ли такое вообще сделать на английском + из-за того, что многие друзья упрекали его, что он не умеет писать короткие книги.

Потому писательское задание было таково: можно ли в абсо­лютно пустой комнате, где совсем нет других книг, напи­сать произведе­ние о том, как сознание вновь открывает для себя мир; может ли слово + мысль + желание регенерировать материю, «реинтегрировать тело и душу в целостную органическую субстанцию». В этом ракурсе «Плюс» — это исследование языка, эксперимент скорее «по направлению к Бекетту2Пример подобного языка Макэлрой обнаружил в тексте Сэмюэла Бекетта «Опустошитель» («Le Depeupler», 1971), чем к Джойсу», попытка при помощи языка показать процесс неожиданного роста тела, появление функционального языка. Писатель также уточняет, что этот рост вовсе не метафорический, а скорее часть того, что он называет «Гомологией».

В разговоре с младшим коллегой Джошуа Коэном Мак­эл­рой заметил, что большинство современных писателей боится писать про абстрактное и научное, а если и пишут про науку, то лишь как про что-то противоестественное и античеловеческое.

Имп Плюс в романе как раз и является утверждением того, что постчеловеческое может быть позитивным, как им может быть киборг, машинно-человеческим гибрид, «протоорганический компьютер»3. Это не единичное мнение, хотя самому автору не нравятся сравнения Имп Плюса с техническим объектом. Так, критик Масуд Заварзаде считает язык романа «компьютерным», тогда как некоторые персонажи Макэлроя ощущают себя своеобразными кибернетическим организмами (так Хинд из романа «Похищение Хинда» [1969] называет себя «влажным компьютером») (Мария Кристина Юли), хотя протагонист «Плюса» скромно называет себя «полупроводником». Интересно, что Уильям Картрайт из романа «Смотровой картридж» (1974) также представляет себя «отпе­чатанным полупроводником». В эссе «Нейронные соседства…» (1975) Макэлрой даже объясняет любое творчество на примере этого образа: авторский акт — это «нечистый полупроводник, в котором многие системы объединены и забыты в их способе жизни».

Предыстория сюжета в «Плюсе», как ее можно восстановить, такова: инженер, у которого после радиоактивного облучения выявляют рак (в тексте упоминается отравление, яд, отрава, краб), решается принять участие в эксперименте — Операции «Travel Light»4Тут одновременно обыгрывается и «путешествовать на свете / по свету» (ведь операция связана с изучением влияния солнца на растения) и «путешествовать налегке» (ведь вместо исследователя на орбиту летит лишь его мозг + это фразу говорит любимая девушка главного героя до операции, когда не берет в дорогу ничего лишнего). Его отделенный от тела мозг в капсуле («многогранная исследовательская межпланетная платформа с беспрецедентным окном») с названием «Имп Плюс» отправляют на орбиту для проведения экспериментов, связанных с влиянием солнечного света на растения. Сам роман — это преимущественно монолог мозга на земной орбите (написанный от третьего лица), который вспоминает прошлое и странным образом развивается, (как бы) отращивая новое тело, регенерируя материю при помощи духа. Изредка происходит обмен сообщениями с Кап Комом5Кап Ком (Капсульный коммуникатор, Сapsule communicator) — эквивалент главного оператора по связи с экипажем (бортом космического аппарата), ведущего переговоры с космонавтом из центра управления (Центр, Ground). Один из терминов НАСА, как и IMP (Interplane­tary Monitoring Platform), но в целом это «роман становления» одного персонажа.

Первоначальное желание увидеть (+ многозначность анг­лийского глагола see), осознание отсутствия глаз и упорство видеть приводит к тому, что мозг увеличивается и растет сам / растит себя при помощи слов. Критик Алиша Миллер справедливо замечает, что читатель становится «свидетелем (воз)(на)рождения языка».

По замечанию автора, рост в романе реалистичен и «олицетворен» (embodied, то есть «отелеснен»), а физическим является не так объект, как сам язык, тот минимум, на котором все строится. Рост как метафора заявлен, кроме названия романа, прежде всего в словах green (141 употребление в оригинале) и more (335). Рост физический и духовный + приращение, связанное с движением от простоты к сложности, проявляется, прежде всего, в языке, от примитивных, неполных и стилистически несовершенных фраз в начале текста до более сложных синтаксических конструкций в конце. Лексика в романе также постепенно расширяется: Макэлрой домысливает фразовые глаголы (nip open, cave out) и придумывает новые слова (faldoream, shearow, wending, gyrolibrium, phototelic, wendo-zoan, faldo-shear6. В переводе соответственно: ложноширь, буротвестень, бредение, круговесие, фототелический, бредо-простейший, ложно-буротвес и др.), переосмысливая и расширяя значения уже существующих (cave-in, spindle, house/housing/underhousing, morphogen и прочие). Сразу три слова в романе (rung, spoke и radius), по-видимому, отсылают к значению «спица», и в русской версии пришлось искать три варианта, где лишь в одном, как и в книге, явственнее проступает именно этот смысл (соответственно: «перекладина», «спица» и «радиус»). Отдельная сложность — это все производные от слова cave7Сave, cave in, cave out, caving (in/out), cave-crash (в переводе соответственно: «обвал», «ввалиться», «вывалиться», «вваливающийся/вываливающийся», «обвал-крушение»), в котором многие исследователи видят отсылку к идее платоновской пещеры, хотя сам автор отрицает влия­ние образов Платона на роман.

Английская писательница и литературовед Кристин Брук-Роуз, которая первая обратила внимание на частотность употребления некоторых слов в романе, справедливо замечает, что «Плюс» — это высококлассная поэзия с внутренними рифмами (Imp Plus / impulse / pulse), аллитерациями, множеством художественных приемов, игрой с многозначными глаголами raise («возрастать / подниматься»), choke («душить / задыхаться») и incline («наклоняться / склоняться»). Брук-Роуз также считает, что Макэлрой предлагает свою версию переосмысления известной фразы Ноама Чомски «Colourless green ideas sleep furiously» (по отдельности эти слова действительно есть в романе, но цель Макэлроя гораздо шире, чем у лингвиста), придуманной в 1955 году фразы, правильной грамматически, но семантически бессмысленной, хотя, как резонно утверждает Брук-Роуз, она абсурдна лишь в бытовой речи и прозе, тогда как в стихе уместна и полна разнообразных смыслов, и именно потому автор «Плюса» разворачивает ее в целую «повествовательную поэму».

Флор Шевалье также подчеркивает поэтичность макэлроевского текста, выделяя в нем два уровня: семиотику и эротику. Эротика как желание становится не только воспоминанием (женщина в воде), но и мотивом, стимулом во время эксперимента. Своеобразное словоупотребление в романе возникает именно на стыке науки и эротики в самом широком смысле этих слов. Желание меняться и расти точно соответствует тем архетипам в биологическом смысле, которые в тексте также обретают юнгианское значение: отцовская фигура Въедливого Голоса и материнская фигура Хорошего Голоса. И весь «техно-логический» (Макэлрой) антураж романа на самом деле — лишь повод поговорить про семейные ценности, любовь (Эрос) и роль человека в меняющемся мире. Интересно, что все произведения Макэлроя, как он сам говорит в одном интервью, — это «тайная автобиография»: от самого личного романа «Письмо, оставленное мне» (1988), в котором автор переживал утрату отца, до наименее личного, но тем не менее тоже автобиографичного «Плюса», поскольку писатель вспоминал, что в детстве бабушка называла его imp (чертенок). Но, как настоящему постмодернисту, Макэлрою мало такого объяснения, и потому он усложняет игру, говоря, что «IMP» может также означать important, читательскую привычку ставить такую пометку там, где в книге есть что-то важное. Но, в целом, все его тексты можно рассматривать как символическое прорастания «я» сквозь семейное/социальное с целью разобраться с границами человеческого в сложном мире, от которого непосредственно зависит эта местами почти «византийская» сложность письма, бескомпромиссность поставленных вопросов и отсутствие простых ответов, до которых еще нужно дорасти.

Рост (слово grow во всех формах 134 раза употребляется в оригинале) передается самим синтаксисом, строящимся по принципу вдоха-выдоха, но это не столько ритм живой речи, сколько дыхание самой жизни. Для Макэлроя этот ритм важен во всех произведениях, а в самом известном его романе «Женщины и мужчины» (1987) есть главы-вставки, в которых рассказчиками выступают некие breathers («дыхатели»), ангелоподобные существа, знающие прошлое и будущее. Их название писатель связывает с фразой take a breather («перевести дух, сделать передышку»), где для него важно прерывание, пауза, отдых, дыхание мира, связанное с дыханием индивида (наиболее интересно Макэлрой использует эту метафору «перерастания звуков в слова» в рассказе «Ночная душа»). Дыхание ассоциируется с говорением, звуками, а значит — и со всем живым, с осознанием себя в но­вых условиях существования.

Для обозначения возрождающего сознания в романе используется практически все английские слова с функцио­нальным значением сетки-решетки (net, grid, web, lattice, mesh, reticle, array, pattern, tissue). Множество единиц изме­рения в «Плюсе» (грэй, ангстрем, люмен, генри и пр.) также обозначают это упорядочивание окружающего хаоса. Двойственность биологическо-физиологических процессов и повторяющийся узор объясняет также то, почему в тексте так много повторений + удвоений, слов-двойников, которые на Земле означают одно, а в космосе — другое. Часто это обычные слова, которые оказываются терминами. Например, «пакет» в смысле волнового пакета, состоящего из фотонов. Или биологические понятия, которые буквально переводятся с латыни на английский: клеевые (glue) клетки оказываются глиальными (glial), а конечности (limbs) — лимбическими (limbic), овощ-растение (vegetable) — вегетативным-расти­тельным (vegetative). Или, например, «ядерная рыбалка» (nuclear fishing), которую Имп упоминает в связи с тем, что не может/не хочет вспомнить созвучное «ядерное деление» (nuclear fission), что в переводе даем как «ятерьное деление».

Макэлрой своеобразно использует метод «остранения», потому многие словосочетания в тексте следует воспринимать вне их привычных значений (Джозеф Тэбби также отмечает роль курсива в тексте, которым часто выделены слова, которые для Имп Плюса функционируют как обозначающие без обозначаемого). Именно поэтому биологические процессы показаны так, словно далекий от науки читатель заглянул в очень хороший микроскоп и пытается описать то, что там видно, изредка вспоминая подходящие и не очень уместные слова. Таким образом, главное в тексте, по меткому замечанию Ива Абриу (его статью «Sensation in Joseph McElroy’s Plus» в журнале «Golden Handcuffs Review» сам автор считает лучшим, что написано о романе), — это мастерство Макэлроя в том, как он описывает синестезию, мысль, становящуюся ощущением и наоборот. Но идея «Плюса» только этим не исчерпывается, поскольку в этом «самом абстрактном романе в мировой литературе» (Джозеф Тэбби) есть также важный политический аспект: противостояние человека и системы, которая хочет его контролировать.

Как и в каждом культовом романе, в «Плюсе» можно найти разнообразные изъяны и недостатки, которые и делают его культовым. Ведь Набоков давно сказал, что классикой становятся лишь неидеально написанные книги, такие как, например, «Дон Кихот». Потому непонятность, немотивированные пропуски, странный синтаксис и прочие минус-качества и определяют неповторимый авторский стиль с его уникальными предложениями, в которых, как точно сформулировал один рецензент, «можно жить неделями». Алиша Миллер подметила одну интересную особенность во всех интервью Макэлроя: он чаще всего говорит о своих произведениях, используя слова «промежутки, разрывы, разломы, прерывности», что, видимо, связано с его художественной стратегией­ — дать читателю ощущение «мерцания узнавания» (по словам Джоан Ричардсон). И это как раз тот случай, когда минус на минус дает неповторимый опыт погружения в текст, который только выигрывает от повторных перечитываний.


Санкт-Петербург:
Подписные издания (есть доставка) + Pollen fanzine «Потерянный постмодернист»
Все свободны (есть доставка+ Pollen fanzine «Потерянный постмодернист»
Москва:
Фаланстер