Рецензия Криса Пауэра на роман «Любовница Витгенштейна» (1988) Дэвида Марксона. Перевод Белфаст Тарр под редакцией Владимира Вертинского.
Кейт, герой-рассказчик романа «Любовница Витгенштейна», написанного Дэвидом Марксоном в 1988 году, путешествует вокруг света. Она плавала по Эгейскому морю и Берингову проливу, пересекла Россию и Западную Европу. Будучи художницей, Кейт не только посещала, но и жила в некоторых самых известных музеях искусств: Метрополитен, Лувр, Уффици, Тэйт. Свои собственные холсты она развесила среди шедевров Ренессанса. Она побывала в Хисарлыке, что в Турции — предполагаемом месте расположения Трои, совершила паломничество в мексиканскую деревню и спустила лавину из сотен теннисных мячей с Испанской лестницы в Риме. В теории, Кейт может сделать что захочет и когда захочет. Но ее абсолютная свобода — лишь одна из форм заключения, потому что Кейт — последнее живое существо на Земле.
Но так ли это? Может быть она психически больна, и ее солипсизм — симптоматичен, а не буквален. В какой-то момент она признает себя «безумной», но тут же оговаривается: «Я почти всегда могу понять, в какой момент я была безумна, а в какой — нет». Чем дальше идет повествование, тем сильнее ее воспоминания, раз за разом всплывающие в книге, обрастают новыми ключевыми деталями — меняются имена родителей и бывших возлюбленных, заставляя читателя протискиваться между чувственным восприятием и реальностью, хотя со временем это перестает иметь значение. Становится неважным даже то, что Кейт никак не объясняет причину, по которой на всей планете не осталось ни души. Известно, что в одном из черновиков романа присутствовало одно объяснение, но Марксон избавился от него, решив, что и оно будет лишним. Что бы не происходило в этой чрезвычайно сложной, но при этом легкой для чтения книге, все подчинено теме человеческого одиночества, которая играет ключевую роль в романе и подчиняет себе даже его форму.
Крайне характерный по форме роман «Любовница Витгенштейна» состоит из серии, а лучше сказать — из скопления параграфов длиной в одно-два предложения. Проза перекликается с афористическим стилем Логико-философского трактата самого Витгенштейна, который многие современные читатели могли бы легко превратить в твиты. Эти маленькие предложения по большей части включают в себя лавину печальных, любопытных и порой незыблемых фактов о художниках, композиторах, философах и спортсменах:
«Однажды Роберт Раушенберг стер большую часть картины Виллема де Кунинга и получившееся назвал „Стертый рисунок Де Кунинга“».
«В любом случае, то замечание о Джованни Беллини должно было быть сделано до того, как Дюрер умер от лихорадки, схваченной на голландском болоте, куда он ходил посмотреть на выбросившегося на берег кита».
Просмотрев указатель книги, вы можете увидеть все темы, на которых построен роман: Брамс, Илиада, Рембрандт, безумие. Но фокус Кейт смещается между темами так быстро, что можно не заметить более глубокую структуру, объединяющую все эти детали. Во многом из-за того, что при первом прочтении мы слишком поглощены, обрадованы и опечалены происходящим, чтобы осознать всю массивность этой структуры.
Действие романа начинается летом и заканчивается с первым зимним снегом. Кейт печатает текст на пишущей машинке в пляжном домике на Лонг-Айленде («Джексон Поллок разбил свою машину о дерево не более чем в десяти минутах езды на пикапе от того места, где я сижу сейчас, 11 августа 1956 года»), и периодически захаживает в соседний дом, по щепкам разбирая его на дрова. По ходу сюжета мы редко оказываемся в настоящем времени, однако чем сильнее повествование Кейт по спирали углубляется в прошлое, тем больше правды всплывает на поверхности, правды, которой Кейт не в состоянии противостоять. Ее интеллектуальные размышления на первый взгляд кажутся случайными, однако каждая тема, которой она касается, таинственным образом связана с событиями и воспоминаниями, которые она не может полностью подавить. (Я не буду говорить о них здесь, потому что, несмотря на то, что роману уже 30 лет, до меня его мало кто читал и мне не хочется портить впечатление — прим. автора). В начале романа она, например, вспоминает свою поездку вокруг замка в Ла-Манч:
…замок, который я видела раз за разом, но так и не смогла подъехать поближе.
И у меня была причина не приближаться к нему.
Причина в том, что замок был построен на холме, и дорога есть ничто иное, как плоский круг у его основания.
Возможно, кто-нибудь смог бы ездить вокруг замка целую вечность, не приближаясь к нему ни на шаг.
Замок, который местоположением своим напоминает «Дон Кихота» и последний роман Кафки — своей недосягаемостью, является одним из нескольких образов, что появляются на протяжении всей книги. Связь между ними и их соотношение с другими повторяющимися образами или эпизодами заставляет читателя оставаться с книгой до конца, превращая чтение в увлекательную игру.
Но в конечном счете, «Любовница Витгенштейна» есть путешествие в одиночество, которое читатель переживает на себе. В процессе чтения наша реальность растворяется, и Марксон использует это для создания своего пустого, исчезнувшего мира. Как только мы начинаем чувствовать это, он сужает фокус Кейт на определенных биографических фактах. Она пишет: «В Ван Гоге людей восхищает его способность — хоть они и не всегда знают об этом — изобразить с немалой долей беспокойства даже стул. Или пару ботинок». Еще одним самым впечатляющим элементом повествования Кейт является, как сказал Дэвид Фостер Уоллес, его способность «окрашивать факты грустью». «Листов становится все больше, кипа их растет и становится все печальнее», — пишет Кейт. Марксон находит глубину в мелочах, и эффект от этого настолько силен именно потому, что каждая жизнь обладает множеством собственных сносок, и реальное бытие чаще всего кроется в них, а не в ярчайших моментах.
С типичным комедийным импульсом Марксона, приведенная выше строка о Ван Гоге сразу подсекается: «С другой стороны, Сезан однажды сказал, что рисует он как безумец». Кроме того, некоторых читателей экспериментальная работа Марксона, лишенная многих повествовательных атрибутов художественной литературы, озадачивает. В одном из поздних интервью Марксон говорил о старом школьном приятеле, который затем оказался на страницах одного из его последних романов, возводящих методологию «Любовницы Витгенштейна» в крайность с помощью текстового стаккато и темы смерти. Мужчины не разговаривали и не общались друг с другом несколько десятилетий, но одноклассник специально позвонил Марксону, чтобы сказать, как сильно он был сбит с толку, и эти его слова были отражены в финальной книге Марксона «Последний роман»: «Слушай, я купил твою последнюю книгу. И бросил ее читать на шестой странице. Ты собрал в ней всю мелкую шелуху, не так ли?»
Шутка в том, что на протяжении всей книги эта «шелуха» начинает срастаться, образуя дорожки и мосты, которые в итоге прорастают сквозь всю суть жизни: рождение, радость, разочарование, потери и смерть. Необычная по форме работа Марксона является насыщенной по содержанию, как и вся великая литература. И при всей своей сложности, будучи отвергнутой издателями 55 раз, в отличие от многих менее успешных книг «Любовница Витгенштейна» никогда не выходила из печати. Прямо сегодня вы можете сходить в книжный магазин, взять экземпляр и через пару часов оказаться в пляжном домике Кейт, вдвоем поодиночке, в совершенно другом мире.