Оригинал The Denver Quarterly, Volume 39, Number 1
Перевод Максим Бондарев
Дизайн Владимир Вертинский
В 1958 году два студента Корнеллского университета воображали себе антиутопичное будущее, эпоху, когда компьютеры будут носить в карманах рубашек, а корпорации станут считаться непогрешимыми — и назвали его 1998. Взявшись за письмо спустя почти десять лет после того, как Джордж Оруэлл написал 1984, эти молодые авторы, один из которых учился на инженера, но сменил специальность на английский язык, а другой был редактором The Cornell Daily Sun, перекроили ошеломляющее оруэлловское видение монолитного тоталитарного государства; однако, их история была скорее про юмор, распутство, битников и песни. Итогом их совместных усилий стала непристойная луддитская сатира под названием «Остров менестрелей». Возможно, это всего лишь один из многих мюзиклов 1950-х годов, пропитанных отвращением к технологиям, страхом перед будущим и прославлением половых сношений, но, безусловно, это единственная вещь, которая была написана Томасом Пинчоном в соавторстве с Киркпатриком Сейлом.
Сегодня рукопись хранится, почти забытая, в Техасском университете в Исследовательском центре гуманитарных исследований имени Гарри Рэнсома, Остин. Приземистый, без окон, непроницаемый и исключительно хорошо кондиционированный, Центр Гарри Рэнсома — это здание с типичной архитектурой Техасского университета, крепость, защищающая 45 миллионов экземпляров обширной коллекции заметок, рукописей и корреспонденции Байрона, Китса и сестер Бронте, а также Джойса, Паунда и Элиота, а в с недавних пор — Вудворда и Бернштейна, которые были ночным кошмаром президента Никсона 1. Среди множества раритетов (в числе которых лорнет Глории Суонсон из «Бульвара Сансет», и первая фотография, снятая Жозефом Нисефором Ньепсом в 1826 году), имеется непритязательный чёрный аккордеонный блок, содержащий напечатанную рукопись первого романа Пинчона, V., с удаленными главами и исправлениями, насчитывающая на сто страниц больше, чем опубликованное издание, и «Остров менестрелей», незавершенный мюзикл Пинчона и Сейла. Центр Гарри Рэнсома приобрел этот материал, включающий в себя ряд личных писем, написанных Пинчоном, после смерти в 1999 году жены Сейла, Фэйт. Фэйт Сейл была выпускницей Корнелла 1958 года и одним из основателей, наряду с Дональдом Бартелми, влиятельного литературного журнала Fiction, а также редактором Джона Барта, Эми Тан, Джозефа Хеллера и многих других. Будучи младшим редактором в издательстве J. B. Lippincott & Co., она помогала выпустить V. в печать, предлагая построчное редактирование и другую помощь, а позднее внештатно выполнила редакционную работу над Gravity’s Rainbow. За исключением упоминания на веб-сайте Центра Гарри Рэнсома, и в одной или двух сетевых публикациях о тематической конференции, посвященной Пинчону, содержимое этого черного ящика в значительной степени осталось незамеченным. Я изучал этот материал три раза в течение нескольких месяцев в конце 2003 года и был его первым, вторым и третьим читателем.
«Остров менестрелей» — незрелый, непристойный и порой назидательный мюзикл (качества, которые легко простить, учитывая, что Пинчон и Сейл были парой студентов-старшекурсников, у которых было чересчур много свободного времени). Их мюзикл мог быть лучше всего воспринят как энергичное, нескладное раннее произведение молодых авторов, не займись они проработкой тем подпольного мятежа, технологии и её последствий для людей, власти корпораций и недовольством ими, — тем, к которым они оба снова и снова будут возвращаться и развивать на протяжении последующих десятилетий.
«Остров менестрелей» — это своего рода история любви с резким уклоном в антиутопию. В начале мюзикла над миром доминирует, а может и безраздельно властвует одна компания, IBM. Некий представитель этой компании увещевает встревоженного гражданина, говоря: «Я действую лишь сугубо в интересах нашего правительства, будучи всемерно соумышленным и преданным Магистральной Машине IBM. Любая угроза против меня представляет собой угрозу против правительства». Под руководством Крутого Джонни, наглого, алчного президента компании, напоминающего топ-менеджера из эпохи доткомов, IBM радикально преобразила Соединенные Штаты, превратив Калифорнийскую долину Солинас в загородный клуб для своих сотрудников и эвакуировав население Техаса, чтобы освободить место для одного нового жителя, крупнейшего банка памяти компании. Теперь IBM нацелилась на Остров менестрелей, полуразрушенный побратим Кони-Айленда, где живет пёстрая группа сквоттеров: художники с налётом битничества, детские писатели, мастера устаревших ремёсел, и все как один стараются жить под девизом Carpe diem. Приветствует диссидентов в их храбром новом мире бок-о-бок с компанией региональный координатор IBM из Федерального комитета по развивающимся районам, женщина, которую зовут просто Баба. Среди неудачников, которых она встречает на острове, есть: Мастер-парусник, Бомбодел, Игрок, Джазист и Цыпа, это раскованная группа недовольных, отверженных обществом людей, которые медленно и неохотно мигрировали по всей стране, неоднократно оседая на новом месте и наслаждаясь им, до тех пор, пока не появлялись силы IBM и снова их не оттеснили. Эта группа людей, ныне окопавшаяся на восточном краю континента, возглавляемая смазливым эстрадным певцом, паладином от искусства, который, возможно, как это ни удивительно, играет ключевую роль в нашей истории. Как же его зовут? Разумеется, Герой.
Фанатичная служащая компании, Баба штурмует Остров менестрелей, призывая к сносу старомодного колеса обозрения, сожжению этого утешительного приза. Она принимает покровительственный тон по отношению к Герою и его компании, уверяя их, что, несмотря на то, что они, вероятно, не смогут (с их неразвитым умом и тоской по пережиткам прошлого) этого понять, но, позволив IBM уничтожить свой дом и отказавшись от низкотехнологичных профессий, они станут более счастливыми, более продуктивными членами компании, а значит, и общества. Например, персонаж, известный как Блудница сможет рассчитывать на светлое будущее в качестве суррогатной матери, занятия, ради которого, как можно предположить, она переориентирует один из своих наиболее прибыльных навыков. Амбициозный план Бабы относительно Блудницы возбуждает её прислужника, робкого счетовода, по счастливой случайности названного Пробиркой.
В отличие от Большого Брата, сила Бабы проистекает не от зверской, всезнающей Полиции Мысли, а от применения беспощадных залпов бюрократического жаргона и трюизмов. «Технология работает лучше всего в социальной и политической обстановке, в которой нет никаких разногласий», — объясняет она Герою. «Это было установлено в деле Калифорнийского Технологического против Комиссии по атомной энергии, еще в 61 году» 2 Жестокая, решительная фанатичка IBM, Баба предположительно пользуется поддержкой сил полиции, однако ассимиляция изгоев, подобных этим людям с Острова менестрелей, без каких-либо нежелательных проявлений силы — это старая песня. Технология безошибочна; рост любой ценой, необходим; поглощение — естественно. С её помощью даже деревенщины-хиппи, подобные Герою и его бродячей труппе, в один прекрасный день исполнят важные роли. Когда IBM выселяет всех художников, Баба поёт колонизированным и измученным островитянам:
Страна во власти IBM на пороге тысячелетия, эпоха золота;
Институции, Конституция и процветание, свобода и ответственность, мирное сосуществование
Нет революций. Или даже демонстраций.
Если бы только Дик Чейни мог подпевать!
Пинчон и Сейл забросили «Остров менестрелей» до того, как Баба смогла в полной мере воплотить в жизнь свой корпоративный рай. С учётом набранного на машинке раннего черновика первого акта, а также лишь набросков и примечаний (некоторые набраны на машинке, другие рукописные) второго и третьего актов, рукопись далека от завершения. Пинчон бойко начал, написав полный первый акт, который он набрал на машинке и слегка отредактировал; акт завершается тем, что Герой и его банда, отчаянно пытаясь противостоять компании и сохранить свое искусство, свой дом и свою человечность, разрабатывают дерзкий план, чтобы помешать компании IBM поработить Остров менестрелей. С полицейскими и военными, стоящими за корпорацией, силовое противостояние было бы безумием. Однако Баба, хоть она холодна и дисциплинированна, всё же женщина. Их единственная надежда, решает группа, в том, что Герой переспит с Бабой, — не столько для того, чтобы заставить ее влюбиться в него, но чтобы пробудить подавленного человека внутри неё, с помощью панацеи, известной с незапамятных времен, — коитуса. Одно удачное половое сношение на сеновале — и Баба начнёт разделять их точку зрения или же, по крайней мере, это позволит выиграть время клану, чтобы разработать план Б. Блудница, настоящий командный игрок, предлагает натренировать нерешительного Героя. Хотя, по-видимому, ранее она уже обучала его в частном порядке, он отклоняет её предложение. Он может справиться с Бабой самостоятельно, уверяет он апплодирующей толпе.
Однако, Плохой Джонни может расценить планы Героя как оскорбление. В наброске второго акта, написанном Пинчоном от руки, Джонни гордо шествует до своего трона в конференц-зале своего офиса в Нью-Йорке, он рявкает приказы своей клаке и ликует, довольный тем, что ему предстоит поселиться в месте, которое он называет «Камелотом». Если бы только рядом с ним была Женевьева, сетует он, то он смог бы «сочетать свои пробирки с её в законном браке». Удача стать его партнером выпала не кому иному, как Бабе. Не желая упустить такую возможность, в ходе встречи Плохой Джонни обращается к Бабе с предложением кумулятивного слияния. Условия кажутся выгодными, инвестиции разумными, сделка уже почти завершена, как вдруг какая-то женщина в бреду врывается в зал заседаний. Она обвиняет Магистральную Машину (которую никто не видел, но которая часто упоминается как своего рода аналог «Волшебника из страны Оз»), в том, что та оплодотворила её, а затем похитила её ребёнка. По-видимому, распространённое обвинение. Претензии женщины не беспокоят президента, пока охранники тащат её прочь. А тем временем, женщины в офисе роятся вокруг Бабы, говоря ей, чтобы она воспользовалась этой возможностью и отдалась Джонни без всяких колебаний. Тем не менее, покорительница карьерных лестниц колеблется, хотя такое слияние более чем разумно с точки зрения бизнеса. Непонятное чувство, неизвестное ранее трепетание в животе, вызывает у Бабы замешательство. Самое странное, что эта необычное недомогание проявляет себя, лишь когда она думает об этом простом и малоразвитом парне, Герое.
Хотя имя Плохого Джонни, вероятно, должно было лишь развлечь читателя либо сыграть роль временного варианта до тех пор, пока не придёт вдохновение, президент олицетворяет собой идею, которая занимала Пинчона не только во время учёбы в колледже. В 1984 году, спустя двадцать шесть лет после написания наброска «Острова менестрелей», Пинчон написал «Нормально ли быть луддитом?», эссе для The New York Times Book Review, в котором возвращается архетип, известный как «Плохой парень». Подробно рассказывая историю Нэда Лудда, героизированного основателя движения луддитов, Пинчон хвалит его как «убеждённого плохого парня». Легенда о Лудде мешает Пинчону, и он продолжает определять «плохого парня» как историческую фигуру, непримечательную своими героическими поступками или «припадками безумной ярости», поскольку Пинчон отмечает, что Оксфордский словарь английского языка характеризует деяния господина Лудда, разрушителя чулочно-вязальных машин, скорее как источник «контролируемой ярости (какая бывает при занятиях восточными единоборствами)». Хотя Плохой Джонни, несомненно, стал бы Лудду заклятым врагом, его управляемые вспышки гнева на сотрудников заставляли его, по сути, архетипического «плохого парня», стать корпоративным управленцем; его непокорность оказалась прибыльной. Согласно Пинчону, этот архетип «плохого парня» является предметом восхищения мужчин по двум причинам: он плохой, и он большой. «„Плохой“ не обязательно в значении безнравственный, — пишет он, — но скорее способный сеять раздор в крупных масштабах». Плохой Джонни — не совсем злая фигура, но он обладает такой огромной властью, что он здорово подгадит любому, кто окажется достаточно глуп, что будет мешать планам IBM. «Важное значение, — добавляет Пинчон, — здесь имеет расширение масштабов, умножение эффекта». То, что подпитывало первоначальное движение луддитов, в соответствии с Пинчоном, заключалось в концентрации капитала, которую символизировала каждая машина, и способности каждой машины оставить некое количество людей без работы. Корпорация IBM Плохого Джонни гораздо более эффективна и широко распространена нежели текстильные фабрики Великобритании в XIX веке, она умножает бесчисленные эффекты, которые подавляют Героя и его компанию сильнее, чем любая чулочно-вязальная машина, когда-либо угнетавшая Нэда Лудда.
Возможно, Плохой Джонни и обладает харизмой и властью, однако лишь Герой может пробудить в Бабе чувство. Сидя одна в своей комнате в конце второго акта, она обращается к своему неизменному компьютеру, своего рода прототипу КПК — PalmPilot, чтобы помочь расшифровать своё странное новое чувство. Машина диагностирует у неё «любовь: это архаичное слово, относящееся к чувственным и почти всегда сексуальным раздражителям, возникающим у людей до-цивилизованной эры. Не имеет смысла, ценности или применения в современном обществе». Тем не менее, впервые в жизни Баба сомневается в машине. Точно так же и Герой, поняв, что Баба для него некто больший, нежели просто потенциальный сексуальный партнёр, обнаруживает, что влюбился в девушку из IBM, ужасная мысль для его друзей на острове. Испытывающие друг к другу сексуальное желание, но разобщённые идеологическими различиями, эти двое поют о своей любви, выступая на сцене, разделённой на два места действия. Баба поёт песню «Думай!», являющуюся лейтмотивом всего мюзикла:
«Всякий раз, когда волнуемся мы о бедах мирских, всякий раз, когда основная электронная трубка горит, мы начинаем думать, и всё заканчивается хорошо».
Анодин не в силах её успокоить, и вскоре она задумывает еретический поступок: оставить компанию ради любви. А в это время герой поёт о своей готовности присоединиться к IBM, только чтобы быть рядом с Бабой. В то время, как несчастные влюблённые тоскуют друг по другу на противоположных сторонах сцены, в центре сцены появляется Блудница и устраивает кошачий концерт о «радостях занятия сексом», (в соответствии с примечаниям Сейла, добавленными после пинчоновского наброска), и совокупляется с Пробиркой. Теперь уже будучи чем-то большим, нежели просто наброском, рукопись с готовностью указывает, как в этой сцене любовь сердечная контрастирует с любовью половой, обе из которых ещё незнакомы, но странным образом удивительно притягательны для Бабы.
Несколько карандашных заметок, сделанных рукой Пинчона, усеивают поля рукописи — «Думаешь, здесь нужна песня?» и «Слишком уж наглядно!» и «Дрянь!», однако, заметна лишь малая часть диалога между авторами. В своих примечаниях Пинчон призывает Сейла вставлять повсюду песни, и, несмотря на то, что Сейл написал несколько лирических стихов, некоторые из которых занимают пять рукописных страниц, это сотрудничество, очевидно, закончилось, прежде чем они смогли заполнить все многочисленные пробелы. Рукопись — эта коллекция нескреплённых страниц в потрёпанной папке из манильской пеньки, хранит свидетельство работы двух авторов, пишущих независимо — скорее всего, посредством мозгового штурма, с намерением объединить свои усилия позднее. Исчерпав себя, прежде чем в полной мере обрисовать концовку, соавторы оставили на заключительных страницах только небрежно написанные заметки, (некоторые из которых неудобочитаемы), оставив нас лишь гадать, как именно они намеревались завершить свою работу.
Ясно то, что обстоятельства не позволяют объединить Бабу и Героя, тогда как планы IBM, конечно же, идут далеко вперёд. Осознавая своё поражение, команда Героя планирует свой побег, как и годами ранее, когда их дом в Техасе был обнаружен врагом. Предлагая альтернативный шаг, Бомбодел представляет одно из своих наиболее потрясающих творений. Последние известны своей сложной технологией производства, но слабой взрываемостью, и новое оружие Бомбодела не является исключением. Хоть она и выглядит чудесной и богато украшенной, эта бомба уступает по мощности даже выстрелу из фейерверка. Герой поднимает это бесполезное изобретение высоко над головой и в шутку предлагает воспользоваться им, дабы уничтожить Магистральную Машину, где бы она не находилась. «Её разрушение стало бы чудесным шагом назад для технологий и фантастическим шагом вперёд для человечества», — ликует он. Баба, покинув компанию IBM, чтобы присоединиться к своему возлюбленному, случайно видит этот фарс и принимает его за тайный план. В шоке от открытия, что её возлюбленный оказался террористом, она отправляется обратно в единственное убежище, которое знает, прямо в руки IBM. Плохой Джонни, в обязанности которого входит устранить любую угрозу для компании и государства, (трудно сказать, где проходит граница между тем и другим) пускает все силы IBM на поимку повстанцев. Здесь текст рукописи становится туманным, смутно предполагается, что Герой и компания спасаются бегством на лодке, паруса к которой изготовлены Мастером-парусником незадолго до вторжения сил корпорации. Их место назначения неизвестно, но рай без технологий, видимо, и есть их цель.
Со времён совместной с Пинчоном работы над «Островом менестрелей», Сейл в полной мере развил и углубил свой зарождающийся скептицизм в отношении технологий. В дополнение к своим сочинениям и работе в области охраны окружающей среды (он основал «Партию зеленых» штата Нью-Йорк), он написал много критических статей о распространённости технологий и пиетете общества перед машинами, наиболее известным из которых является «Повстанцы против будущего: Луддиты и их война с индустриальной революцией». Герой может быть только начинающим, разве что неудачливым луддитом, лениво мечтающим о том, чтобы взорвать Магистральную Машину, однако, в более поздних работах Сейла подобные идеи зреют и выигрывают от сложности его философии и понимания им исторического контекста. В своем эссе 1995 года для газеты The Nation «Тайный трактат Унабомбера: Есть ли метод в его безумии?» Сейл выказывает сочувствие к тем, кто противостоит влиянию технологий:
«Унабомбер и я во многом разделяем взгляды на пагубный эффект индустриальной революции, на пороки современных технологий, на удушающий эффект массового общества, на огромные страдания в мире, в котором доминируют машины, и на неизбежность социальной и экологической катастрофы, если промышленные системы не будут взяты под контроль».
Шесть месяцев спустя Теодор Казински, тот самый Унабомбер, был арестован в однокомнатной, без электричества, хижине в штате Монтане. Сейл недвусмысленно осуждает метод Качинского — он не защищает кого-либо, кто своим протестом против технологий причиняет вред людям; даже когда Сейл хочет отличить и отделить этот метод от идей, которые мотивировали его самого, он уделяет им серьёзное, постоянное внимание.
В «Повстанцах против будущего» Сейл ясно заявляет, что бескомпромиссные диссиденты, выступающие против промышленности, не были новой идеей в 1958 году, не говоря уже о 1998 . Взять хотя бы луддитов Шотландии в начале девятнадцатого века, фениев Ирландии в 1860-х годах или шахтёров в битве при Мэтоуне в Западной Виргинии в 1920 году. Диссертации и книги, изучающие связи между этими движениями, могут и должны быть написаны, но здесь примечательно то, как «Остров менестрелей», — юношеская, незавершенная вещь, своего рода «мозговая отрыжка» его стремлений, — очерчивает и драматизирует то, что станет для Сейла страстью всей его жизни. В другом эссе для газеты Nation он излагает семь уроков, [которые можно извлечь из] луддистского движения; такие положения, как «Индустриализм — это всегда катастрофический процесс, разрушающий прошлое, воспламеняющий настоящее, делающий будущее неопределённым», вполне могут служить эпиграфом для «Остров менестрелей» или в качестве лозунга для Героя и его друзей в знак протеста против разрушительного эффекта от роста IBM. Сейл показал что он и его школьный приятель быть проницательными студентами истории в возрасте, когда другие лишь начинают просыпаться от четырехлетнего пивного запоя, и он затронул тему, которая не только определила его карьеру, но и стала предпосылкой для загадочных беспорядочных преступлений Унабомбера.
«Остров менестрелей» знакомит нас с темами и опасениями, которые до сих пор волнуют Пинчона, однако его совместная работа с Сейлом, возможно, самая примечательная в силу того, что это его самая ранняя известная работа, в которой появляются восхитительные музыкальные номера. Персонажи в романах Пинчона похожи на людей, но они также и актёры на сцене, гетеросексуальные мужчины, бездарные актёры и звёзды сцены, все они выражают свои гипертрофированные чувства и большие идеи своего создателя. Часто они заливаются песней, начиная от «Ящика» в Vineland, до хорового пения в корпорации Йойодин в The Crying of Lot 49 на мелодию альма-матер писателя — Корнелла, и гимна в Gravity’s Rainbow, распеваемого в восхвалении подросткового духа, который начинается так: «Это без-об-ра-зье, Но Дух так-за-ра-зен, Сам их возраст нея-сен…»
В то время, как этот мюзикл предвосхищает более позднее использование песен у Пинчона, он также восходит к более ранней традиции. «Остров менестрелей», в его нынешнем виде, потрёпанная и, к сожалению, незаконченная рукопись, исполнена в том же инакомыслящем духе, что и «Франкенштейн», роман, который Пинчон в эссе «Нормально ли быть луддитом?», называет отличным примером луддитской литературы, «предупреждающей нас о том, что может произойти, когда технология и те, кто её используют, выходят из-под контроля». И мюзикл, и роман Мэри Шелли представляют собой серьезные попытки «посредством литературных приёмов, в связи с которыми события происходят ночью и тайно, отказать машине [в праве на существование]».
Подозрительное отношение к технологии, особенно к её пагубному влиянию на политику и индивидуальность, неоднократно проявляется в прозе и эссе Пинчона. В предисловии к новой редакции романа «1984», опубликованной к столетию Оруэлла, Пинчон пишет о проблемах, с которыми сталкиваются фашистские государства в своём стремлении управлять желанием:
«Гитлер был известен некоторыми своими нетрадиционными сексуальными предпочтениями. Одному богу известно, чем увлекался Сталин. Даже у фашистов есть потребности, которым (по крайней мере, так они мечтают), наслаждение безграничной властью позволит потворствовать. Поэтому, хотя они могут желать атаковать психосексуальные портреты тех, кто им угрожает, быть может, по крайней мере, они на какой-то момент заколеблются, прежде чем сделают это».
Машины, однако, не могут постичь желание, что делает их потенциал для угнетения экспоненциально выше, чем у любого диктатора. «Конечно, — пишет Пинчон, — когда все механизмы принуждения назначаются компьютерами, которые (по крайней мере, в настоящем виде), ещё не способны испытывать желание в любой форме, которую бы мы бы сочли привлекательной, почему же тогда это будет другая история». Баба также предвидит такой день, но с наивным оптимизмом. «Мы имеем не только две машины в каждом гараже, две куры в каждой кастрюле, но также государственный долг, который выше, чем когда-либо прежде», — говорит она, хвастаясь успехом IBM. «Машина знает все потребности и нужды каждого, прежде, чем они начнут этого желать». Для Бабы, эта всезнающая машина представляет собой вершину эффективности, а значит, и счастье. В то время как она может найти утешение в подобных мощных машинах, Пинчон и Сейл предупреждают об обратном. И если капелька зубоскальства (как основополагающий аргумент) и парочка непристойных песенок помогут донести основную идею до аудитории, пусть будет так.
Больше об американской литературе в нашем Телеграм-подвале
Спасибо всем, кто поддерживает нас на ресурсе для независимых культурных инициатив Patreon.
Notes:
- Боб Вудворт и Карл Бернштейн — журналисты, расследующие Уотергейтский скандал ↩
- Здесь речь идёт о борьбе между Комиссией по атомной энергии и исследователями из Стэнфордского центра линейного ускорителя в Калифорнийском Технологическом, ласково называемого Монстром, а иногда и Проектом М, которые настаивали на том, чтобы правительство признало их право на самоуправление в работе и публикации результатов своих исследований. ↩