Первая часть цикла «Бессмертие Уильяма Гэддиса», в которой Джон Шерри, друг семьи Гэддисов, вспоминает, каким человеком был Вилли.
ДЖОН ШЕРРИ · В ЗНАК ПРИЗНАНИЯ
ВСПОМИНАЯ УИЛЬЯМА ГЭДДИСА
За день до того, как скончался мой друг Уильям Гэддис, его сын Мэттью позвонил мне сказать, что они собираются везти отца домой из больницы. «Хорошо», — сказал я, решив, что дело идет на поправку. «Нет, не хорошо», — ответил Мэттью, и стало ясно, что Вилли едет домой умирать.
В саутгемптонской больнице я понял, что с моего предыдущего посещения пару дней назад его состояние заметно ухудшилось. Я сидел у кровати и держал его обессилевшую руку. Голос у него был очень слаб, и мне приходилось наклоняться, чтобы разобрать слова: «Мэттью сейчас вызовет скорую, и мы поедем прямо в крематорий». Пугающие слова — вне зависимости от того, был ли он просто не в себе или пытался так отшутиться на смертном одре. Но Вилли не был одним из тех, кто бросает слова на ветер.
В ту ночь Мэттью позвонил мне и сказал, что Вилли хочет поговорить. Он взял трубку, но его голос был таким нетвердым, что я едва мог уловить суть той истории, которую он пытался мне рассказать. Я сделал вид, что понял, и сказал, что мы увидимся завтра. Голос его вдруг окреп, когда он ответил: «Нет, не увидимся». На следующее утро позвонил Мэттью, чтобы сообщить нам с женой, что пару часов назад его отца не стало. Кроме того, он сказал, что, когда они вернулись домой из больницы, Вилли немного выпил и выкурил пару сигарет. Он не притрагивался к алкоголю годами, а сигареты были, разумеется, строго запрещены из-за эмфиземы легких. Теперь ясно, что тогда он уже понимал: поезд его ушел и настала пора прощаться.
Вилли Гэддис был нашим другом больше 40 лет. Когда я говорю «нашим другом», то имею в виду, что он был другом как мне, так и моей жене Дороти. «Шерри тебе как семья», — сказала ему однажды Мюриэл Мерфи. И с этим не поспоришь. Мы часто виделись и никогда не испытывали недостатка в темах для разговора, но это была не та дружба, которая держится на общих литературных интересах. Романы Вилли никогда не были для меня легким чтением — равно как и для многих других читателей. Однако нет никаких сомнений в том, что он был мастером слова. Центральной темой его творчества была энтропия, обреченная попытка найти порядок в царстве непреодолимого беспорядка. Чем старше он становился, тем сильнее им овладевала мысль о тщетности и бессмысленности мира, пока, наконец, не стала одержимостью.
J R, как и все другие книги Вилли, нам прислали после публикации. Меня хватило ненадолго, и я написал ему, что сдаюсь. Он ответил, что этого недостаточно, чтобы расстроить старую дружбу.
Вилли был весельчаком — весельчаком и щеголем. До тех пор, пока он не получил стипендию Мак-Артура, денег у него было мало и одеваться приходилось в сэконд-хендах, но выглядел он всегда так, будто одежду ему шили первоклассные портные.
В прихожей нашего старого дома в Сэг-Харбор висит — не знаю почему — голова оленя, и рога его у нас — вместо вешалки для шляп. Когда Вилли приезжал к нам, он часто аккуратно повязывал свое кашне в стиле Ascot вокруг шеи оленя.
На долгие годы мы приютили у себя бродячую собаку, которую однажды привела домой наша дочь Сильвия. Рэгс была сукой неизвестного происхождения с огромной тягой к материнству. Дважды она ощенилась прямо за диваном в комнате с телевизором. Рэгс обожала Вилли, а Вилли — ее. Никогда не забуду вечер, когда Вилли приехал к нам на ужин, и нас с Дороти угораздило затянуть одну из тех беспощадных перебранок, которые так знакомы всем супругам. И тут в пылу ссоры мы вдруг обнаружили, что Рэгс — немаленькая собака — спаслась на коленях у Вилли. Рэгс и Вилли нервно смотрели на воителей — с испугом и укором в глазах. Обстановка тут же разрядилась смехом.
Вилли был женат дважды. В первый раз на Пэт Блек, ставшей матерью двух его детей — Мэттью и Сары; затем на Джудит Томпсон, с которой он жил в Пьемонте. Они казались довольно степенной парой: обращались друг к другу как «Уильям» и «Джудит». Через некоторое время после публикации J R они решили разойтись. Джудит переехала в Ки-Уэст. Они сохранили хорошие отношения, и, когда Вилли зимовал в Ки-Уэст за год до смерти, Джудит оказала ему радушный прием. Я склонен полагать, что спутником Вилли был довольно сложным. Такая поразительная сила воли и неистощимая преданность работе оставляют свой след на отношениях. Когда они с Джудит расстались, Вилли какое-то время не мог найти себе места, пока не встретил свою старую знакомую Мюриэл Оксенберг Мерфи. Вилли влюбился в нее по уши. После того, как они сошлись, его карьера пошла в гору. Мюриэл была вхожа в литературные круги Нью-Йорка, и в стенах ее квартиры на 73 Ист-стрит было немало вечеринок. Тогда Вилли уже заработал себе доброе имя, его слава росла, но с Мюриэл он взглянул на все по-новому. И ему это нравилось.
Вчетвером мы провели в Мексике прекрасную зиму 1980–81 гг. Мы с Дороти добрались на нашем Datsun до Сан-Мигель-де-Альенде и присмотрели там отличный дом для себя и неподалеку — для Мюриэл и Вилли.
К тому моменту он получил стипендию Гуггенхайма и начал работу над «Плотницкой готикой». Но эмфизема, которая грозила страшными мучениями и, в конце концов, привела бы к смерти, только развивалась. Сан-Мигель — город на холмах, там постоянно куда-то ходят, а у Вилли были проблемы с дыханием. Он по-прежнему много курил. Иногда я спрашиваю себя, бросал ли он вообще когда-нибудь. Впрочем, тогда еще ничего не предвещало беды. Это было беззаботное время для всех нас.
В 80-х в жизни Вилли радостей только прибавилось. Вышла в свет «Плотницкая готика», которая была крайне тепло встречена Синтией Озик из The New York Times. Тиражи — и без того высокие — только росли. Его агент, Кандида Донадио, договорилась о весьма щедром авансе от Simon & Schuster, и Вилли принялся за «Его забавы». Он получил стипендию Мак-Артура и был принят в Американскую академию искусств и литературы. Вилли наслаждался такой жизнью на полную: зимы проводил в Нью-Йорке, а на выходные ездил к Мюриэл — в ее очаровательный старый дом в Уэйнскоте, который он потом перенесет в «Его забавы». В 1994 году, когда роман был опубликован и принес ему вторую победу на Национальной книжной премии, казалось, что лучше жизнь быть просто не может.
К сожалению, центробежные силы, которые были основой его мировоззрения, пришли в движение. Отношения с Мюриэл исчерпали себя и в конце концов дали трещину. Не знаю почему. Похоже, они просто поставили друг на друге крест. Жить вместе они перестали. Вилли продал дом в Пьемонте (до этого он сдавал его) и купил поменьше — у Три-Майл-Харбор. Даже в его адресе — Бот-Ярд-Роуд, 1 — было что-то «гэддисовское». Там он начал писать свой последний роман Agapë Agape, там же ему диагностировали рак простаты, там его эмфизема стала невыносимой, и там наш друг Уильям Гэддис скончался. Нам его не хватает.