Стивен Мур: «Распознавания» Уильяма Гэддиса: тогда и сейчас


956-страничный роман «Распознавания», magnum opus американского писателя Уильяма Гэддиса, вышедший в 1955 году стал если не издательским провалом, то как минимум не получил заслуженного внимания литературной критики и обычных читателей. А в 2005 году, спустя 50 лет после первой публикации романа, историк литературы Стивен Мур разбирается в причинах неудачи и показывает, какие настроения царили на литературной сцене США тех лет.


«Распознавания». Странное название, правда? В английском языке достаточно слова «распознавание» в единственном числе, но во множественном это редкость, особенно с использованием артикля the перед ним. Оно даже звучит не как идиома, а как дословный перевод иностранного слова (чем оно и является). Это первая потенциально отталкивающая вещь, которую заметил бы покупатель, рассматривающий новые поступления в книжном магазине 50 лет назад, и возможно единственная вещь, которой было бы достаточно для игнорирования книги покупателями. Так сложилось, что есть совсем немного людей, которых завораживает то редкое и необычное, до чего большинству нет дела. Если же любопытный покупатель задерживался у прилавка достаточно долго, чтобы успеть рассмотреть этот роман со странным названием, то у него появлялись и некие иные преграды для покупки, начиная с самой обложки. В отличие от большинства романов того времени, там не было изображений, иллюстрирующих сюжет книги, главных персонажей или ключевых сцен. Вместо них был большой блок из красных и золотых букв, чередующихся на белом фоне, разбитых на корректные, но смущающие слоги, из которых странное название книги выглядело ещё более странным:

THE RE-
COGNI-
TIONS

Указанное ниже — A NOVEL BY WILLIAM GADDIS — не значило ничего для типичного читателя книг. До этого романа Гэддис опубликовал только одно небольшое эссе, вместе с отрывком из «Распознаваний», в не очень известном литературном журнале, так что имя автора не давало никаких поводов для покупки книги. Если же невозмутимый покупатель брал книгу в руки и продолжал исследовать её, то следующей вещью, поражающей его или её, был вес — 2 фунта и 7 унций1Около 1,2 кг.. 956 страниц — длина трех или четырех стандартных романов. Опять же, некоторые из нас инстинктивно интересуются толстыми, длинными романами, но остальные не сильно стремятся инвестировать свое время в такие вещи. Так, исходя из этого, большой роман со странным названием, написанный неизвестным автором, пугал большинство покупателей.

Но для тех, кого все это не смущало, последующие открытия говорили сами за себя. Перевернув книгу, перед ними представал единственный блерб Стюарта Гилберта. Его имя знали поклонники Джойса, ведь Гилберт в 1930 году написал серьезную книгу об «Улиссе», позже переизданную в начале пятидесятых, но обычный покупатель и о нем не имел понятия. Гилберт восхищался «Бесплодной землёй» Элиота и «Улиссом» Джойса, что было кошачьей мятой для любителей подобной литературы, но тревожным сигналом для обычного покупателя, означающим, что перед ним сложная книга. И, как нам заявляет один из ведущих современных писателей, люди не любят трудностей. Но получилось, что несколько покупателей в 1955 году принадлежали к компании тех фриков, что оценивали трудности как вдохновляющие вызовы — как при «сложной» партии в гольф, — нежели как изматывающее испытание; эта горстка крепких орешков продолжала рассматривать детали книги, чтобы узнать о ней побольше. Первое, что они могли заметить на развороте, была цена: 7 долларов и 50 центов! Сейчас это считается смехотворно низкой ценой, но в 1955 году большинство романов продавалось по цене от 2,5 до 3 долларов; так что, по нынешним расценкам, 7,50 долларов были сравнимы с 40 долларами, заплаченными за новую книгу — возмутительная цена! Отойдя от этого шока, они могли ознакомиться с опрятным описанием сюжета на заднем развороте книги, где отсутствовала привычная фотография автора — Гэддис метафизически поместил её на страницу 936 самого романа в следующем отрывке: «По неким витиеватым причинам, на обратной стороне не оказалось фотографии размышляющего и невозмутимого автора без галстука, бесцеремонно посасывающего мундштук с сигаретой».

Исходя из этого, по всем указанным мной причинам, девять из десяти покупателей отказались бы от покупки книги. Для тех из нас, кто считал «Распознавания» шедевром, картина игнорирования первого издания книги не поддавалась осмыслению. Но мы должны помнить, что она появилась на свет не как очевидный шедевр, а как простой продукт борьбы за внимание покупателя на рынке. Случайно или умышленно, но книга столкнулась с рядом преград между собой и покупателем во время этих первых важных минут, когда покупатели рассматривали выложенные на прилавке новые книги. И если покупатель был одним из десяти, кто настойчиво продолжал интересоваться и исследовать книгу, что он мог увидеть, открыв её? Ну, первое, что бросалось в глаза — это мотто книги. На латыни. Авторства некоего Иринея. Не самая убедительная причина купить, если только вы не большой поклонник ранних богословов. Следом идет эпиграф. На немецком. Этот, по крайней мере, Гёте — имени, известного большинству. Преодолев эти преграды, и начав читать роман с первого параграфа, они оказались бы вознаграждены элегантной сардонической прозой, ярко показывающей, что перед ними явно не простой роман. Внимательное чтение позволит заметить, что абзац заканчивается мягкой аллюзией на строку из поэмы Роберта Браунинга, указывая на гэддисовскую манеру вводить аллюзии. Однако если бы они открыли книгу на случайной странице, то возможно наткнулись бы на что-то подобное:

Собака обнажила оскал от его грубого смеха, смотря как опускается его рука, постоянно сжимающая кусок бумаги, что он уронил парой минут назад. — I A O, I A E, именем отца и господа нашего Иисуса Христа, и святого духа, iriterli estather, nochthai brasax salolam . . . да, очень хорошо для коров Египта . . . opsakion aklana thalila i a o, i a e . . . 

Хорошо, поставим книгу на место. Я не думаю, что дядя Дуэйн хотел бы такой подарок на свой день рождения.

Поговорим о другом: должны были быть и те, кого не смутили все отмеченные преграды и которым понравилось увиденное в книге Гэддиса, но не очень хотелось вываливать 7,5 долларов, не зная, как о ней отозвались критики. Само собой, уважаемые журналисты могли подсказать им, стоят ли их деньги и время этой книги. На роман написали 55 рецензий за последующие несколько месяцев, и только две или три из них имели справедливо положительную оценку. Критику Amarillо News она пришлась по душе, как и парню из Library Journal (то был Герберт Кахун, много лет работавший библиографом для James Joyce Quarterly, и поэтому привыкший к текстам подобного стиля). Остальные же осыпали проклятиями и разнесли книгу, осуществив это в компании самых худших критиков в истории литературы. За грязными подробностями прочтите «Гнать ублюдков!» Джека Грина.

Однако очень легко обвинять этих ублюдков… прошу прощения, этих критиков, за разгром «Распознаваний» в 1955-м. Они были обычными членами доминирующего литературного круга, с неприязнью относившегося к любой инновационной литературе. Джек Керуак не мог найти издателя для своей первой, более экспериментальной, версии романа «На дороге», и написал более коммерчески ориентированную версию для публикации (великолепная оригинальная версия, названная «Видениями Коди», не издавалась до 1972-го, спустя три года после его смерти). Владимир Набоков был вынужден впервые издать «Лолиту» в Париже, так как ни один американский издатель не решался притрагиваться к ней; то же самое было и с Уильямом Берроузом, чей «Голый завтрак» был опубликован во Франции в 1959-м, но в Америке вышел только в 1962-м. «Тропик Рака» Генри Миллера так же был опубликован во Франции в 1934-м, но был запрещен в Америке до 1961-го; как и с первым декадентским романом Лоренса Даррела «Чёрная книга», опубликованном в Париже в 1938-м, и остававшимся неизданным в Америке до 1960-го. И, конечно же, «Любовник леди Чаттерлей» Д. Г. Лоуренса, написанный намного раньше, но запрещенный в Америке вплоть до 1959-го. Фелипе Алфау написал потрясающий роман «Хромос» в 1948-м, но не смог на тот момент найти издателя и вынужденно прождал еще сорок лет, чтобы увидеть свой роман в печати. Кто знает, как много прекрасных книг из пятидесятых так и не увидели свет по причине провинциальной и консервативной издательской политики того времени? Конечно, было несколько американских издательств — типа Grove Press и New Directions, — что выпускали неконвенциальные работы, но для большей части издателей такая литература не представляла интереса.

К иноязычным авторам инновационной прозы относились ещё хуже; американские издатели попросту считали, что читатели не готовы к их смелым работам, и поэтому американцы находились в неведении об огромном количестве блестящих авторов. Жан Жене, например, издал свои трансгрессивные романы во Франции в конце сороковых и начале пятидесятых, но отсутствовал в США до шестидесятых, пока их не перевели на английский. Великий немецкий писатель Арно Шмидт начал издавать свои экспериментальные работы в конце сороковых, но на английском они появились только к концу семидесятых. Роман «Ненасытимость» Станислава Виткевича — своеобразный польский ответ на «Улисс» — также посетил Америку только в семидесятых. Соответственно, не было ни почвы, ни готовности рынка для такого романа как «Распознавания» в закрытом мире литературы эйзенхауэровских пятидесятых.

По сути, в свете всего этого, оказалось каким-то чудом, что «Распознавания» вообще были изданы. Роман был полон непристойностей, что на тот момент представлялось редким явлением в литературе, а также свирепым богохульством. Ансельм, персонаж книги, беспощадно высмеивает христианство на протяжении всей книги, а Гэддис веселится над католическими стигматами и прочей религиозной чушью. Преподобный Гвийон усердно обличает христианство как фальшивку, сделанную из более ранних религий. Есть ещё и сцена ближе к концу, где дутый писатель Лади схватывает паническую атаку и после вытирается страницами из рядом лежащей книги — самой очевидной книги, которую вы встретите в монастыре. В «Распознаваниях» встречаются и гомосексуальные персонажи наряду с трансвеститами; необычно не только их присутствие в романе 1950 года, но и то, что отношение к ним оказалось вполне хорошим, чего почти никогда не случалось: негласное правило гласило, что любого гомосексуального персонажа в итоге настигал плохой конец, но Гэддис позволил некоторым из них в финале заключить брак и уехать в Европу на медовый месяц. Некоторые персонажи принимали наркотики, что также редко встречалось в «респектабельных» романах того времени. И наконец, роман невероятно откровенен в своем отношении к сексуальности; не только в плане разгульности и распущенности, но и касаемо сцен мастурбации и даже зоофилии (кому по силам забыть момент, когда прислужницу Жанет ловят за половым актом с быком?) Поэтому не должно быть сюрпризом, что роман Гэддиса шокировал критиков и вынудил их осудить его. Скорее всего, они не были знакомы с работами упомянутых ранее авторов — Жене, Даррела, Шмидта, — которые с аналогичной лихостью уже поднимали эти темы, поэтому роман Гэддиса показался им ужасающим отклонением от нормы, и тем, что вряд ли посоветуешь рядовому читателю.

Но как насчет академических кругов, которые в пятидесятых преподавали и изучали джойсовского «Улисса», особо экспериментальные работы Фолкнера, книги Селина? Почему они не вцепились и не оценили «Распознавания»? Возможно, вы подумаете, что те, кто любит авторов, бросающих вызов интеллекту читателя, типа Джойса и Элиота — не считая старых авторов типа Мелвилла, Стерна, Рабле, — защищали бы нечто схожее. Но, к сожалению, академики того времени отличались поведением в стиле «подождем-посмотрим» по отношению к литературе: книга должна была пройти «проверку временем» перед тем, как они рискнули бы написать о ней. Даже такая важнейшая книга как «Улисс» поначалу не вдохновила на написание академических статей; она была издана в 1922-м, но должно было пройти 30 лет, чтобы индустрия Джойса наконец заработала; как было в случае и с Фолкнером, и с Элиотом. «У подножия вулкана» Лаури десятилетиями оставалась вне радаров. Романы Сэмюэля Беккета поначалу вообще игнорировали. И, конечно же, совсем не много, или даже сказать — ничего, из современной литературы не преподавалось в школах пятидесятых годов. Так длилось до шестидесятых, пока некоторые академические критики не почувствовали, что уже можно писать о недавно вышедших книгах, и они написали о Дж. Д. Сэлинджере — единственном, благодаря кому это стало возможным: книги с академической критикой начали появляться в течении нескольких следующих лет после публикации его книг, что доселе считалось нонсенсом. Но даже учитывая это, писать о современной литературе считалось чем-то сродни спуску к простолюдинам, маленьким отпуском перед возвращением к серьезным вещам. По этой причине, как и по многим другим, «Распознавания» попросту переросли свое время, и продолжали следующие несколько десятилетий оставаться игнорируемыми в академических кругах.

И наконец, мы должны помнить, что пятидесятые были… пятидесятыми. Это была очень консервативная эпоха — стереотипно звучит, но так и было. И последнее, чего хотелось бы всем, это богохульного, сквернословящего, эрудированного, мультиязычного, либерального 1000-страничного романа, обличающего американский образ жизни как лицемерный и липовый. Спустя много лет Гэддис признал свою наивность мыслей о том, что его роман примут с распростертыми объятиями и будет хвалить довольная, но строгая публика за то, что показал им ошибочность их путей. То было плохое время для его фирменной социальной критики и черного юмора, его литературного шоуменства, балансирующего на грани. Как только начали появляться трещины в фасаде эйзенхауэрских пятидесятых, инновации начали прослеживаться в некоторых других сферах искусства: это было вдохновляющее время для художественного искусства и скульптур, джаз становился абстрактнее и экспериментальнее, рок-музыка ворвалась на сцены, а битники вырвали поэзию у академиков и принесли ее на улицы. Но всё же, большинство романов продолжало следовать канонам викторианских форм, и это длилось до момента, пока в шестидесятых читатели не начали осознавать, что литература может быть такой же экспериментальной, как и другие сферы искусства. Если бы «Распознавания» были изданы в 1965-м вместо 1955-м, всё могло быть по-другому. Отхватила бы книга то же признание, которое заслужили «V.» Пинчона, «Поправка-22» Хеллера, «Пролетая над гнездом кукушки» Кизи, и прочие нетипичные для шестидесятых книги?

Сейчас всё иначе, что дает мне надежду — когда выйдут новые «Распознавания», они не будут страдать как их предшественник. Аудитория для необычной, некоммерческой литературы всё так же мала, но намного шире, чем это было в пятидесятых, и, хотя критики из мейнстримных медиа могут и не становиться лучше, есть достаточно альтернатив, кто скажет свое веское слово, начиная от литературных журналов, поощряющих инновации, до различных ресурсов в интернете. Академики больше не считают зазорным преподавание и исследование новой литературы, и в некоторых современных университетах современная литература преподается так же активно, как и классическая. Начиная с пятидесятых, возрастающее количество сложных и требовательных писателей — от Томаса Пинчона до Дэвида Фостера Уоллеса — научило нас признавать амбиции мега-романов типа «Распознаваний», а поставленные на поток переводы современной зарубежной инновационной литературы за последние 50 лет повысили уровень читательской осведомленности. Хотя сейчас все еще есть миллионы американцев, которые подобно своим предшественникам из пятидесятых не хотят слышать критику по отношению к своей стране, также много и тех, кто согласился бы с Гэддисом, что наша культура имеет свои трещины и очень важно обозревать эти трещины, чтобы попытаться восстановить истинные побуждения отцов-основателей, нежели пытаться обмануть других и самих себя нелепыми подделками.

«Распознавания» переросли свое время, и литературная общественного того времени обрушилась на Гэддиса точно так же, как церковь на последней странице романа обрушивается на Стэнли — истинного музыканта; но, как предсказал Гэддис в последнем предложении, его работа всё же уцелела. И поскольку все мы собрались здесь и сейчас, это все же подтверждает, что ее «до сих пор обсуждают, и если вспоминают, то с большим уважением».

Перевод Джамшеда Авазова