В издательстве Kongress W press при поддержке Pollen fanzine вышла монография Стивена Мура о творчестве Уильяма Гэддиса — комплексное исследование, охватывающее все пять романов писателя. Специально для русского издания Стивен Мур написал предисловие о русской классической литературе, которой был инспирирован Гэддис. Также предисловие вышло на английском языке в журнале Sublunary editions.
Это первый перевод моей книги о Уильяме Гэддисе, и мне кажется очень правильным, что это перевод на русский, ведь великие русские романы XIX века оказали прямое влияние на творчество Гэддиса. В предисловии я кратко рассмотрю их влияние, а перевод Джамшеда Авазова позволит раскрыть эту тему подробнее.
К двадцати годам Гэддис уже прочитал «Преступление и наказание» Достоевского — позже он говорил, что это первый «великий» роман, который он пропустил через себя. За следующее десятилетие Гэддис проглотил еще больше русской литературы, о чем свидетельствуют письма, написанные во время работы над дебютным романом «Распознавания». В них он рассказывает матери, что читал пьесы Чехова и «Записки из мертвого дома» Достоевского, хвалит писательнице Кэтрин Энн Портер «Преступление и наказание» и «Идиота» и сообщает бывшей девушке, что перечитывает «Обломова» Гончарова — книгу, которую будет превозносить всю жизнь. В 1955 году, когда вышел его первый роман, многие критики ошибочно предположили, что на Гэддиса повлиял «Улисс» Джеймса Джойса; но подготовленный читатель заметил бы многочисленные отсылки к книгам Достоевского («Братья Карамазовы», «Преступление и наказание», «Бесы», «Идиот») и Толстого («Царство Божие», «Власть тьмы», «Живой труп») и сделал бы правильный вывод, что таким образом Гэддис адаптировал русский роман XIX века для американцев XX века — то есть все-таки скорее «Идиот», чем «Улисс».
Что привлекало Гэддиса в этих произведениях, так это страстная напористость персонажей, особенно у Достоевского, их полные страха отношения с христианством и их патриотическое желание реформировать общество. Когда во время Первой мировой войны начали появляться английские переводы романов Достоевского авторства Констанс Гарнетт, западные читатели столкнулись с необыкновенными персонажами огромной жизненной силы, непохожими на действующих лиц большинства романов, и они явно понравились Гэддису. Главные герои «Распознаваний» будто вышли из «Преступления и наказания»: у Уайатта есть что-то общее с Раскольниковым, у Эсме — с Соней, а у Ансельма, наиболее близкого к достоевщине персонажа, — одновременно со Свидригайловым и со Ставрогиным из «Бесов». Стэнли, «юродивый», напоминает князя Мышкина, а «Идиот» ощутимо цитируется ближе к концу «Распознаваний», будто Гэддис хотел с его помощью подвести итог. Каждый персонаж одержим религией (Уайатт — сын протестантского священника и должен был пойти по пути священнослужителя), на протяжении всего романа встречается множество отсылок к религиозным темам и нападок антирелигиозного толка. (С возрастом Гэддис становился все более атеистичным, но проявлял терпимость к одержимости религией у великих писателей типа Достоевского и Т. С. Элиота.) В Гэддисе было что-то от социального реформатора, некая наивная надежда, что, благодаря разоблачению болезней, общество исправит себя — донкихотская цель, которую он связывал с русскими романистами. В лекции 1986 года «Как размышляет государство?» Гэддис говорил: «Николай Гоголь буквально поглощен святой миссией спасения России. Толстой посвятил этому всю долгую и насыщенную жизнь, а Достоевский в этом процессе едва уцелел».
В отличие от «Распознаваний», во втором романе Гэддиса «Джей Ар» очень мало прямых отсылок к русской литературе, хотя в одном интервью писатель говорил, что антагонист романа Эдвард Баст — «в плену у прошлого, „старой семьи“, сочетая тургеневского романтика Аркадия и упрямого прагматика Базарова». Вдобавок к этой отсылке к «Отцам и детям» в романе есть и мимолетное упоминание Елены из тургеневского «Накануне». Впрочем, «Джей Ар» всецело посвящен деньгам — теме, роднящей его уже с «Идиотом». «Деньги, эта самая неоднозначная из ценностей, есть среда социального мира, — пишет Ричард Пивер. — Их роковое качество обыгрывается в „Идиоте“ во всех тонах и на всех уровнях». «Джей Ар» получил Национальную книжную премию США за лучшую художественную книгу, и Гэддис в благодарственной речи процитировал предисловие Ф. Д. Рива к английскому переводу книги Максима Горького «Фома Гордеев» — не самого известного романа, что показывает, насколько глубоко Гэддис увлекался русской литературой.
Третий роман «Плотницкая готика» вышел летом 1985 года. В нем аллюзий на русскую литературу нет, зато в конце того же года Гэддис в первый и единственный раз посетил Россию. Его и ряд других американских писателей правительство США пригласило в поездку в Советский Союз в рамках программы культурного обмена. В группе был и друг Гэддиса Уильям Гэсс. Позже, вспоминая посещение туристической литературной достопримечательности — каморки Раскольникова в Санкт-Петербурге, он писал (в сборнике «Храм текстов» [A Temple of Texts, 2006]):
«Я был уверен, что Гэддис понимал все происходящее, потому как для него Достоевский был богом во плоти, который все мог бы воплотить». Далее Гэсс пишет: «…Я видел, как он расцвел при виде своей юношеской любви, когда наша группа зашла в квартиру Достоевского. Уилли прослезился, увидев стол мастера… Он показал пальцем на стол, где лежали самые обычные предметы — канцелярский нож, держатель для пера, чернильница. „Это… это — стол Достоевского“, — говорил его палец. Или, что вероятнее: вот где написаны эти великие страницы. Зайдя, Уилли снял кепку и ничего не говорил, но смотрел на все так, как смотрят на наконец-то обнажившегося любовника» (отсюда).
В четвертый роман «Его забава» Гэддис снова вставляет литературные отсылки к любимым авторам. Среди героев произведения есть начитанный юрист Мадхар Пай, и он, как и Гэддис, разбирается в русской литературе. Рассуждая о «гене счета» (то есть генетической склонности к математике), Пай заявляет: «Его нет у русских, они тоже не умеют считать, только Чичиков умел, и то он, наверное, русский еврей…» — это отсылка к главному герою и мошеннику из «Мертвых душ» Гоголя, великого украинского романиста, особо любимого Гэддисом за его черный юмор. Несколькими страницами позже Пай перечисляет причины, почему богатые хотят стать богаче: «Одни лишь хотят вызвать зависть, другие накапливают деньги как оплот против самой смерти, читайте „Хозяина и работника“ Толстого…» а через несколько страниц Пай излагает точку зрения самого Гэддиса на «безумие» явленной религии, удовлетворяющей потребность в «каком-то великом замысле, куда они могли бы вписаться, в какой-то системе абсолютов, где они могли бы найти убежище, — вот чего жаждет истинный верующий не так ли? и чем хаотичнее времена, тем выше потребность в этих абсолютах, не это ли толкало героев Достоевского в пропасть? эта паника из-за жизни в бессмысленной вселенной?» Здесь Гэддис цитирует второй том огромной биографии Достоевского авторства Джозефа Франка: «Для позднего Достоевского не верить в Бога и бессмертие — значит быть осужденным на жизнь в предельно бессмысленной вселенной; и персонажи его великих романов, достигшие этого уровня самосознания, неизбежно разрушают себя, потому что, отказываясь терпеть мучения жизни без надежды, превращаются из-за своего страдания в монстров».
Кристина Криз, сводная сестра главного героя, возмущенная навязанным ей хаотичным образом жизни, жалуется ему: «Здесь все пахнет многоквартирным домом в Минске это как сцена из, расхаживаешь в старом отцовском костюме радуешься как ему отомстил потому что мнишь что он от тебя отвернулся будто один из этих ужасных Карамазовых…». В конце романа главных героев до безумия раздражает шум бензопилы в их районе; как признается Гэддис в одном из писем, это «кричащая» пародия на «Вишневый сад», последнюю пьесу Чехова, которая заканчивается вырубкой семейного сада.
Любовь Гэддиса к русской литературе в этот период выражалась и по-другому. Он никогда не проводил публичных чтений своих романов, но весной 1991 года согласился на чтение для библиотеки в родном городе Уэйнскотте на Лонг-Айленде — и представил комичную сцену из «Бесов» Достоевского о суматошном обеде. (А вот дань уважения Гончарову: в это время Гэддис называл свой загородный дом «Обломовкой-у-моря».) В 1993 году, закончив «Его забаву», Гэддис принял приглашение Гэсса приехать на симпозиум о религии в Сент-Луисе, родном городе Гэсса. В письме к нему Гэддис писал:
И поэтому надеюсь появиться у вас на пороге, как князь К. В «Дядюшкином сне» Д. приезжает к Мордасову таким, что «глядя на него, невольно приходила мысль, что он сию минуту развалится: до того он обветшал, или, лучше сказать, износился», после того как мне на той неделе установили под ключицей кардиостимулятор на литиевой батарее сроком на 10 лет в качестве предосторожности перед предстоящим на следующей неделе бритьем простаты и прочим ремонтом («князь блестящим образом вступил в жизнь, жуировал, волочился, несколько раз проживался за границей, пел романсы, каламбурил и никогда не отличался блестящими умственными способностями. Разумеется, он расстроил все свое состояние и, в старости, увидел себя вдруг почти без копейки»).
Когда в 1995 году «Его забава» вышла в Англии, Гэддис поехал туда и дал несколько интервью, в одном из которых сказал ирландскому литературному критику Эйлин Баттерсби: «Я думаю, Достоевский — величайший писатель из всех. Я думаю, мой любимый роман — „Обломов“ Гончарова, душераздирающий роман с прекрасной конструкцией». Затем он процитировал заключительные абзацы произведения, где старый слуга хвалит умершего хозяина. В 1996 году, когда Гэддис уже стал известным в Германии, его пригласили выступить с коротким докладом (для радио и печати) в честь 175-летия со дня рождения Достоевского. В эссе под названием «Достоевский», впервые опубликованном в немецком переводе и посмертно — на английском языке в сборнике «Гонка за второе место», Гэддис восхваляет русское чувство юмора в «Бесах», особенно «язвительно-юмористический портрет Тургенева» (отсюда) и смешные попытки Варвары Петровны Ставрогиной бороться с хаосом и беспорядком.
Последние два года жизни — Гэддис умер в декабре 1998 года, за несколько недель до 76-летия, — он провел в работе над опубликованной посмертно повестью «Агония агапе» (Agapē Agape, 2002; переведена Максом Нестелеевым на украинский язык в 2016 году как «Агапе агов»). В ней можно найти мимолетные отсылки к Пушкину и «Двойнику» Достоевского, но основное внимание уделяется Толстому. Гэддис несколько раз цитирует отрывки из английского перевода огромной биографии писателя авторства Анри Труайя (1965) — о ранних переживаниях Толстого по поводу писательской профессии; о его недоверии к интеллигенции (для него имели значение только аристократия и простой народ); о его отношениях любви-ненависти с Тургеневым; и о его «Крейцеровой сонате», которой Гэддис посвящает в «Агонии агапе» несколько страниц.
Я не могу назвать другого писателя американского происхождения, преданного русской литературе так, как Гэддис, и поэтому рад, что моя книга выходит на русском языке. Все больше романов Гэддиса переводится на русский — в 2021 году вышел перевод Сергея Карпова «Плотницкой готики», и его же перевод «Распознаваний» сейчас проходит издательский цикл, и я надеюсь, что российские читатели оценят романы Гэддиса так же высоко, как он ценил романы величайших русских авторов.
Стивен Мур, февраль 2023